В своем кабинете, больше похожем на лавку древностей, Дима Комаров выглядит не менее органично, чем в кадре. «Это мой второй дом. Здесь продумываются новые маршруты, монтируется отснятый материал, пишутся тексты…» Именно здесь, а не в одной из кофеен на Подоле, назначил мне встречу бессменный автор и ведущий программы «Мир наизнанку» на телеканале «1+1». И дело не в том, что наш герой тяжелый на подъем — уж в чем-чем, а в лени обвинить профессионального путешественника язык не повернется. Дело в том, что Дима предложил провести экскурсию по своему царству раритетов, рассказать об экспонатах, история каждого из которых вполне могла бы лечь в основу если не полнометражного фильма, то уж короткометражки точно. «Я стараюсь сделать тут что-то вроде музея, — признается Дима. — Из каждой страны привожу что-то необычное, аутентичное. Вот, например, топор из Новой Гвинеи. Такого нет ни у одного туриста — это настоящий каменный топор, которому лет четыреста, если не больше, и это действующий инструмент, которым рубят деревья до сих пор. Я обожаю такие вещи! А это деревянная скульптура — мужчина из племени масаи, его мне подарила украинка Валентина, которая уже давно живет в Танзании. Прощаясь, она спросила: «Дима, что тебе больше всего у нас понравилось?» —
«Вот этот молодой человек». Она ответила: «Он 20 лет стоит возле входа в магазин, это мой талисман, но я тебе его дарю». А весит этот «талисман» килограммов 25. Я спрашиваю: «Как же я его повезу?», а она: «Не хочешь брать — откажись». И вот я его по трем африканским странам таскал под мышкой.
Вот это маленькая гитара. Она у нас фигурирует в программе, где мы живем в доме на дереве. Аборигены сами ее сделали и подарили мне. Правда, домой в ней приехали и новогвинейские тараканы. Мы достали гитару из посылки, а оттуда тараканы врассыпную. Их потом приходилось гонять по офису.
Что у нас дальше? Калебас
— сосуд из сушеной тыквы. Понюхайте: это запах Африки. Из этого сосуда мы пили кровь с молоком — традиционный завтрак племени масаи. Ну, это вы знаете — катека, насадка на мужское достоинство папуаса. Это вот всякие ножички. А это уникальная вещь — реальный боевой лук, который мне подарили в племени людоедов, и все образцы стрел: вот стрела на свинью — на ее наконечнике ложбинка, чтобы стекала кровь, а вот стрелы на людей — с такими зарубками, чтобы в тело входили легко, а вытащить их обратно было сложно. Последний случай каннибализма был зафиксирован в 1998 году, сейчас уже людей не едят. Специально, чтобы это проверить, мы забрались в такие места, где туристов не бывает. Но, мне кажется, тема раскрыта: уже никто никого не ест — глобализация. Да и миссионеры обратили большинство папуасов в свою веру, объяснив, что есть людей -это как-то не по-христиански.
Это домик на дереве в миниатюре, подарок на мой день рождения от коллег. Вы, возможно, видели программу, в которой в самом диком месте на планете мы с оператором строим дом на дереве. Вот его уменьшенную копию и сделали мои сотрудники. На стенах — мои фотографии: Индия, Камбоджа, Африка…
А вот подарки, которые присылают мне соотечественники: девочка вышила мой портрет, над которым трудилась несколько месяцев! Сейчас она вышивает очередной портрет бисером. Другая девушка на прошлой неделе приехала в редакцию из города Смелы Черкасской области. Она сочинила песню о нашей программе и исполнила ее под гитару. Такое внимание поклонников… На самом деле, я даже не знаю, как на это реагировать. Очень приятно и так трогательно!
Ну, вот я вкратце рассказал о кабинете, который мы делим с моим партнером по проекту, режиссером Виталиком Нарышкиным, с которым работаю еще с тех пор, когда я даже не имел никакого отношения к телевидению».
— А к чему ты имел отношение?
Я работал газетным журналистом и именовался «специальным корреспондентом», то есть, грубо говоря, старался заниматься тем, что мне нравится, пытался совмещать работу и кайф. Будучи спецкором, я позволял себе такую роскошь, как выбор темы. Политики никогда не касался -это принципиально. А вот расследования, какие-то такие мужские штучки «а-ля шпионские детективные агентства», это было по мне. Ну, и естественно, моей любимой темой были путешествия. Я всегда старался сделать тревел своей работой. Но так как не было работодателя, готового спонсировать мои экспедиции, я находил способ делать это самостоятельно, а затем в различные издания — не только газеты, но и мужской глянец — предлагал уже готовые репортажи, иллюстрированные моими же фото.
Я уезжал месяца на три, после чего привозил 20 репортажей с эксклюзивными фотками. А кроме публикации издания проводили еще и выставки, это тоже была одна из фишек работы Потому что фотография — одна из моих основных профессий, я обожаю снимать! Мне нравится такой формат одиночных путешествий: ты с фотоаппаратом оказываешься один на один со страной — удивляйся, открывай! — Как ты попал на телевидение?
В какой-то момент почувствовал, что мне тесно, я уже не могу текстом и фотографиями передать объемность, трехмерность окружающего мира, и чтобы показать его красочность и разнообразие, мне нужны дополнительные инструменты. То есть видео. А когда я начал снимать видеокамерой, сам себе сказал: «Пора делать телепрограмму».
Но как и где? Никто в объявлениях на сайтах по поиску работы не предлагал вакансию ведущего тревел-передачи. В то время я как раз вернулся из трехмесячной поездки в Индию, где мой организм сильно пострадал: из-за питания, воды и насыщенного графика мои печень и почки стали не так себя вести. И я поехал в Карпаты попить водички. Впервые в жизни у меня был такой отдых: целых три недели ничегонеделанья. А чтобы перед самим собой оправдать эту поездку, я сказал: «Еду писать бизнес-план программы».
Первой и главной задачей было — придумать название, ведь точно говорят: как лодку назовешь, так она и поплывет. Прописал, наверное, 50 или 70 названий. И когда дошел до слова «мир», появилось слово «наоборот», а оно уже трансформировалось в «изнанку». «Изнанка мира» — не годится. И тут пришло озарение: «Мир наизнанку»! Я придумал название, и дальше все пошло.
С концепцией первых 20 программ я стал ходить по продюсерам и слышал в ответ: «Вы можете быть прекрасным газетчиком, но никто не готов инвестировать в человека, результат работы которого невозможно предсказать». У меня не оставалось выхода: я решил сделать первый сезон собственными силами — без спонсоров и телеканалов. Рискнул и поехал в Камбоджу. Это был эксперимент чистой воды, авантюра, ведь я не имея ни малейшего понятия о том, как это делается на телевидении. Пришел с отснятым материалом на канал, и мне сказали: «Ну что ж, у тебя две недели — давай первую серию». Никогда не забуду: я, компьютер и 300 часов видео! И что с ними делать? И я решил сделать программу, которую сам бы хотел увидеть по ТВ. Если бы не получилось, мне бы сказали «спасибо, до свидания». К счастью, попытка удалась, первые семь серий вышли в эфир. Это было пять лет назад,
— Дима, за эти годы программа сильно трансформировалась?
Очень! Ведь я начинал работать как человек, который основывается только на своих внутренних ощущениях и на своем опыте газетчика и путешественника. Но, кстати, некоторые говорят, что в тех первых сериях присутствовало нечто особенное. Не было опыта за плечами, зато была абсолютная свежесть и искренность восприятия. С появлением опыта наработались какие-то телевизионные фишки, хоть я и стараюсь избегать штампов.
— В каких странах ты снимал «Мир наизнанку»?
Камбоджа, Индия, Кения, Танзания, Эфиопия, Вьетнам, Индонезия и Папуа Новая Гвинея, Куба, Боливия и Мексика. То есть всего одиннадцать стран.
— Зато самых экзотических. Не опасаешься, что мест на земле, где можно найти что-то необычное, остается все меньше?
Действительно, с каждой поездкой все сложнее найти новую тему. Вот приезжаем мы сейчас в любую экзотическую в представлении украинца страну и что видим: везде на плантациях собирают кокосы, ананасы, бананы, везде едят червячков — тех или иных… Это все неинтересно, что-то похожее мы уже показывали в других странах. Но это как раз и добавляет азарта. Я в жизни во всем стараюсь искать позитивные моменты. И, с одной стороны, кажется, что работать сложнее, ведь тем становится все меньше. А с другой стороны, если что-то меня способно заинтересовать — это уже действительно всем темам тема!
Есть еще лично для меня большая проблема: чем больше ты путешествуешь, тем больше перестаёшь удивляться. Меня уже очень тяжело чем-то удивить. Я вспоминаю себя 23-летним, когда я впервые приехал в Непал. Один на один со страной, без обратного билета. Это невероятные ощущения, и, к сожалению, понимаю, что никогда не смогу их повторить.
— И что это были за ощущения?
Восторга! От того, что ты попал на другую планету, в удивительный мир, в котором тебя удивляет абсолютно все! Сейчас же я в Непале чувствую себя, как в Киеве на Подоле, мне все уже знакомо. И теперь, чтобы себя удивить, приходится хорошенько искать.
— Как происходит подготовка к путешествию?
Идеально, когда снимаешь страны, в которых мне удалось побывать до того, как появилась программа. Потому что есть уже опыт, связи, знакомства, есть четкое понимание: что, где, когда и как можно снять. Если же планируются съемки в новой стране, в идеале я должен приехать туда на предварительную разведку хотя бы за неделю до их начала. Что происходит за это время? Я знакомлюсь с гидами, дипломатами, земляками. А когда приезжает оператор, все уже более или менее подготовлено. Но иногда мы приезжаем вместе, и тогда -вперед! Язык до Киева доведет.
— Дима, это нам, телезрителям, кажется, что все понарошку. Но ты ведь попадаешь в реально опасные ситуации. Ты-то сам отдаешь себе отчет в том, что это не игра?
Да какая там игра! Все по-настоящему. С одной стороны, я часто совершаю какие-то экстремальные поступки, но при этом все-таки стараюсь сохранить рассудок и сделать все возможное, чтобы съемки не стали последними. И тут мы снова возвращаемся к теме: чем больше путешествуешь, тем меньше тебя может что-либо испугать. Впервые попадаешь в индийский город Варанаси — самый большой в мире крематорий — и при виде черепа, в котором кипят мозги, чуть не теряешь сознание. Но приезжая туда во второй и третий раз, чтобы уже снять программу, ты относишься к этому как к обыденности. То есть атрофируются всякие чувства: очень тяжело напугать, удивить, потому что мы уже столько видели!
— И что тебя способно напугать? Возьмем недавнюю поездку. В ней были экстремальные моменты. С 31 декабря на 1 января мы решили совершить восхождение на Уайна Потоси — одну из легендарных и самых красивых вершин Боливии и в принципе Южной Америки. Это был мой первый шеститысячник, чем-то похожий на мечту всей моей жизни — Эверест. На подходе к вершине был один момент, который я никогда не забуду: очень узкий гребень, шириной в две стопы, а справа и слева -пропасть по километру и больше, скалы… Если ты теряешь равновесие или нога соскальзывает — ни единого шанса выжить. Помню, я был в ужасном состоянии: у меня практически не работала адекватно голова, я просто шел подчиняясь рефлексам и силе воли, как говорится, на открывшихся внутренних резервах, которые отдавали команду: закончить то, что ты начал. Сделать шаг. Сделать еще один. Меня всегда подталкивает ответственность огромная -аудитория, программа… -…мама.
Мама — тоже важный аргумент… Так вот, в тот момент я просто сказал себе: «Я должен подняться». А сил уже нет. Гид говорит: «Все, пошли обратно, ну, нереально идти дальше!»
— А где в это время оператор был? Парил вокруг тебя в воздухе?
Открою секрет: оператор уже на тот момент остался на подходе к вершине. Это был первый случай, когда я снимал себя сам. Оператор Саша Дмитриев — суперсильный, супервыносливый человек, лучший тревел-оператор, если не в мире, то на территории бывшего СССР точно! Уникальный человек, который вырос в горах, у него отец — знаменитый альпинист. И вот даже Саше на пяти с чем-то тысячах метров оказалось невозможно идти.
И я стал сам снимать а-ля селфи, периодически камеру давал гиду. До вершины оставалось50 метров, но у нас ушло больше часа на преодоление этого расстояния: в глубоком снегу шаг правой ногой, остановка, отдых, 20-30 вдохов-выдохов, шаг левой ногой, остановка… Я помню момент, когда делаю очередной шаг — и левая нога проваливается в пропасть. Хорошо, что я твердо стою на правой: смотрю вниз (там не меньше800 метров) и думаю: «Ого!» А мы связаны с гидом одной веревкой, и гид в это время не страхуется ледорубом, а пытается снимать меня. То есть я понимаю: если сорвусь — два трупа, если срывается он — те же два трупа. Я подумал: «Господи, Дима, что ты делаешь?!» и с удвоенным вниманием пытаюсь контролировать каждый шаг.
— Дима, теперь я уже хочу спросить: «Господи, что ты делаешь?!» Стоит ли игра свеч? Ты готов жертвовать жизнью ради эффектного кадра?! Что тобою движет? Собственная планка профессионализма, кураж?
Думаю, это рефлекс исследователя. Хочется удивлять себя, познавать новое и преодолевать препятствия. Я очень хотел О открыть для себя эту вершину. А для этого мне нужно было пройти через этот гребень.
— То есть ты совершаешь отчаянные поступки не для того, чтобы поставить галочку и самому себе сказать: «Ай да Комаров, ай да сукин сын!»
Галочки не люблю ставить, честно! Не помечаю на глобусе места, которые посетил. Я даже не знаю, в скольких странах побывал. Примерно в сорока, а может быть, в пятидесяти, я не знаю, потому что подобным коллекционированием не занимаюсь.
Ну, нет, такие поступки я совершаю точно не для того, чтобы кому-то или себе что-то доказать. Наверное, главное для меня -получать яркие ощущения. Это же известное выражение, что продолжительность жизни измеряется не количеством вдохов и выдохов, а тем, сколько раз у тебя перехватывало дыхание.
— А в обычной жизни, вне путешествий, тебе тоже хочется чего-то экстремального?
Да. Но с возрастом все меняется. Лет до двадцати четырех я вообще без этого жить не мог, мне нужна была постоянная экстремальная подпитка — прыжки с парашютом, сплав на каяках, горные восхождения… А сейчас, когда ты 120- 130 дней в году без выходных проводишь где-то в джунглях, приходят мысли: «Как же мне это все надоело, хочу домой». Ты возвращаешься домой и начинаешь ловить кайф от других вещей. Вот, например, мне прошлым летом повезло быть в Украине: я снял дачу, жарил близким и друзьям шашлыки и получал кайф от того, что могу выйти и прогуляться по лесу, по зеленой полянке… — Будучи уверенным, что никакой ядовитый гад на тебя не нападет.
Да, это бесспорное преимущество наших лесов (улыбается). Хотя долго такая идиллия продолжаться не может — становится скучно. И тебе снова что-нибудь надо. Например, купить билет и куда-нибудь улететь, снова себя чем-нибудь удивить.
— А заодно присмотреть локации для будущих программ.
Откуда вы знаете?
— Догадалась. Кстати, Дима, путешествие — это ведь очень дорогостоящее хобби.
А я предпочитаю и всегда предпочитал инвестировать в путешествия, никогда на это не жалел денег. Многие мои друзья этого не понимают. Помню, приезжаю я из очередной поездки, где пробыл месяца три, еще до появления программы. Встречаю друга. Он купил себе новую машину представительского класса, и для него это главная радость и тема для разговоров. Он на этой машине меня везет и с гордостью говорит: «Посмотри какой руль, а какая кожа в салоне!» Я соглашаюсь, мол, да, шикарная машина, поздравляю, рад за тебя. Он интересуется, как у меня дела, я рассказываю, где был и что видел, он вежливо так кивает головой и переводит разговор на тему, актуальную для него: «И сколько ты на это потратил?» Говорю сколько, а он смотрит на меня как на сумасшедшего: «Слушай, ну ты и дурак! Если бы ты не съездил в несколько поездок, смог бы купить тачку круче, чем у меня!» Я говорю: «И что бы изменилось? Бежевый велюр на черную кожу? Чем это изменило бы мою жизнь? О чем бы я сейчас с тобой говорил? О белой коже в салоне и титановых дисках?» В общем, я считаю, что самые лучшие инвестиции — в развитие и свежие впечатления и эмоции. Они никогда не обесценятся и останутся на всю жизнь. — Послушай, но организм ведь не железный. Ты ведь ешь и пьешь в поездках бог знает что! Я уже не говорю об укусах ядовитых насекомых. Как тебе удается беречься от всяческих болезней?
С одной стороны, это лучшая работа на свете, которую я ни на что не променяю, с другой стороны — да, у нее много побочных эффектов, и они влияют на жизнь и здоровье. Например, в прошлом году я заболел малярией, и это сильно меня подкосило. И хоть прошло уже больше года, последствия чувствуются — пострадал иммунитет, я гораздо быстрее и чаще заболеваю. Если в офисе начинают чихать — я уже готов. Ищу сейчас иммунолога, чтобы подправить ситуацию, потому что малярия — очень серьезная болячка, и химия, которая ее лечит, тоже неблагоприятна для организма. Это, конечно, чувствуется. Ну, потом всякие сальмонеллезы, тиф… Ой, чего у меня только не было! Целая коллекция болезней.
— Дима, прямо вот так — тиф?!
Да, блошиный, он же сыпной, в Эфиопии поймали. У меня температура растет, у Сашки какое-то недомогание легкое. Мы как раз вернулись из саванны, по которой ездили две недели на джипе без кондиционера к племенам мурси (те, которые с тарелочками в губах и вооружены автоматами Калашникова). Временами мы ночевали в хижинах вождей, но заразился я не там — источник болезни я точно помню: это случилось в придорожном мотельчике (ну, мотельчик — громко сказано — обычный сарай, куда африканские дальнобойщики привозят проституток). И вот такой сарай мы сняли: земляные стены, земляной пол и старая деревянная кровать. Ночью я проснулся от того, что мою кровать едят изнутри. Грызут. Она вся вибрировала и издавала звуки, как будто там термиты. А наутро поднялась температура. Когда мы попали к доктору (украинке, кстати, из Житомира, она работает в Аддис-Абебе, столице Эфиопии), она взяла кровь и говорит: «Дим, это тиф, тебя укусила блоха. В Киеве бы тебя поместили под колпак минимум на две недели, а тут — одна таблетка, потом еще две, и все будет хорошо». Действительно, все прошло.
— Тебе знакомо чувство брезгливости?
Это не обо мне. Часто зрители и журналисты-коллеги спрашивают, как я заставляю себя съесть очередную экзотику. Я отвечаю: «Дорогие мои, съесть паука -самое простое в моей работе». Если это готовят и едят люди, и они не умирают после этого, то почему я не могу? Только один раз я испытал чувство брезгливости — не смог в Камбодже съесть прахок — паштет из протухшей рыбы, перетертой со специями. Обратно, извините, из меня пыталась выйти и сырая печень козы, которую у меня на глазах убили те же мурси в Эфиопии. Очень тяжело было проглотить, но все равно я сделал это. Остальное, честно говоря, проходит легко и незаметно. Иногда даже я ем какого-то жареного червя, мне должно быть противно, а я понимаю, что меня это уже не будоражит, не удивляет, приходится одергивать себя: «Так, Дима, соберись, почувствуй себя нормальным человеком! Это ведь червь, а нормальные люди не едят червей, ты должен хоть что-то почувствовать!» — И даже бьющееся сердце только что убитой кобры ты проглотил шутя?
Я же говорю: мало что способно меня удивить. А по-настоящему сложность моей работы заключается в том, чтобы организовать весь этот процесс, то есть выполнять целый комплекс ежедневных работ — рутина. Я вот смеюсь, когда меня представляют как ведущего. Ну да, в принципе, я еще и ведущий своего проекта. Но основная работа — руководитель проекта, продюсер, вот все это организовать, запустить. Когда мы с Сашей вдвоем ездим: он — оператор, а я — руководитель, администратор, иногда гид, строитель, водитель, если надо — охранник, за кадром люди не видят, но обычно это происходит так ты договариваешься с гидом, платишь аборигенам, договариваешься, чтобы никто не мешал съемке, потому что люди лезут в камеру, объясняешь водителю, куда нужно ехать и когда вернуться. В общем, куча оргвопросов, при этом еще нужно в голове прикинуть примерный текст, что сказать в камеру. И вот когда ты это разрулил, включается ведущий. Камера выключается — и снова обязанности организатора, который занимается текущими вопросами, бытовыми в том числе. То есть выполняешь работу за восьмерых…
— А ты попроси себе в помощь восемь человек.
Нет, от своего формата я не собираюсь отказываться. Если бы мне руководство сейчас сказало: «Дима, вот тебе восемь человек команды, мы увеличиваем бюджет, и снимайте в три раза больше и в три раза быстрее», я бы отказался. Зачем мне это? Тогда это уже будет совсем другая программа, а не «Мир наизнанку». В чем наша особенность? В том, что мы действительно на 99,9 процентов пытаемся сделать программу настоящей, ни в коем случае не уйти в подставы и постановки, в имитацию жизни. Мы стараемся не мешать привычному жизненному укладу. Если два пацана с фотоаппаратами — а мы снимаем на фотокамеры — приезжают в племя, то они особо никому не мешают. К таким гостям быстро привыкают, мы гармонично вливаемся — без софитов, без штативов, без большой команды. Вдвоем и передвигаться легче — сели на один мопед и пробрались куда надо. Когда приезжает микроавтобус, когда выходит съемочная группа — это уже индустрия. — Ты общался с представителями разных народов, разных цивилизаций. Как тебе кажется, есть в них и в нас что-то общее? Все люди слеплены из одного теста или же мы очень разные?
Нет, мы неодинаковые. Иногда видишь людей, и не верится, что мы с ними живем на одной планете. Настолько огромна разница в способе мышления, логике, образе жизни. Правда, есть и общее: все хотят быть счастливыми, сытыми и здоровыми. Но у каждого свое представление о счастье. В нашей цивилизации человеку нужно гораздо больше, чтобы чувствовать себя счастливым. Вот возьмем Камбоджу: люди живут в бамбуковых хижинах, внутри которых ничего нет — ни шкафа, потому что в него даже вешать нечего, ни кровати. Из еды — рис и рыба (если вырастил и поймал). И при этом они светятся счастьем. А заработок у них там максимум один доллар в день. Вообще про Камбоджу я придумал выражение — «страна одного доллара». За него можно поесть, снять жилье… Один доллар зарабатывает камбоджиец в день, и тем не менее он тебе открывает двери в свое скромное жилище, приглашает вместе перекусить. У него в доме жена, шесть-восемь детей, и все счастливы: «Посмотри, какая погода, какая красота, какой рассвет — жизнь прекрасна!» Вот мы жалуемся на «хрущевки». Да это дворцы по сравнению с той хижиной!
— Дима, давай о личном. Есть на берегу Пенелопа, которая преданно ждет из дальних странствий своего Одиссея?
Ну, вы же перед интервью разведку в Интернете проводили.
— Нет, честное слово! Вообще ничего не знаю о твоей личной жизни. А что?
Просто на эту тему — ни слова! Никогда не рассказываю. Я четко разделяю личную и публичную жизнь. Вам первым немного расскажу… (Смутившись) Вообще, мне как человеку эмоциональному, обязательно нужна любовь. Так что я очень влюбчивый. Но вот конкретно сейчас я свободен, в последнее время меня редко можно было застать в таком состоянии. Так что, можно сказать, вам повезло.
— В чем же причина этого уникального момента? Очередная девушка не выдержала 120-дневного ожидания?
Это тоже побочный эффект работы. Она, конечно, ни в коем случае не есть преградой для личной жизни. Ведь даже моряки как-то устраиваются. Но в случае с моей работой возможны варианты, потому что когда ты уезжаешь и проводишь 120-130 дней вне дома, плюс в достаточно нервном, напряженном состоянии с ежедневными подъемами в четыре-пять утра, ты все время на взводе… Это личной жизни особенно не способствует.
— В каком состоянии тебе комфортнее? Одному или с кем-то?
Мужчине, который самодостаточен, должно быть комфортно в любом состоянии. Если тебе некомфортно с самим собой, как кому-то может быть комфортно вместе с тобой? Я счастлив, мне очень комфортно. Я научился сам и советую всем: не ждать счастья и не планировать его. Главное — не упускать его, вовремя идентифицировать, замечать и пользоваться им. В погоне за мифическим счастьем мы часто не замечаем счастья, которое у нас в руках прямо сейчас. Просто внимательно присмотритесь — вот оно, вы просто его не замечали!
— Дима, как насчет романов на производстве?
Чего только не бывало, каких только романов — и служебных и не служебных.
— Ты вот вспомнил о моряках. Как известно, у них в каждом порту по невесте. Позволял себе в путешествиях немного экзотики? Бывало?
Ну, а как вы думаете, если человек путешествует уже больше 10 лет и месяцами не бывает дома… Конечно, случалось. Но хочу сказать сразу: никаких девушек легкого поведения! Это вообще не мое. Вот сейчас работали на Кубе над темой секс-туризма, и мне было откровенно жалко парней, которые носятся по Острову свободы в поисках любви за деньги, имитирующей настоящую. Я сторонник исключительно настоящих, желательно долгосрочных отношений, а не мимолетных интрижек
— Романтические истории в поездках, любопытно…
Была у меня, например, история, не стану уточнять где. Скажем так, в Юго-Восточной Азии, еще задолго до появления программы, я совсем молодой еще был (в сегодняшнем графике съемок даже при всем желании: первым делом — самолеты, и совсем не до девушек). Все случилось неожиданно, в процессе экспедиции я достаточно приятно провел время. Но после отъезда мы не потеряли контакт, я потом еще приезжал в этот регион, и мы вместе с девушкой путешествовали на мотоцикле по одной из соседних стран. Но я точно знаю: невозможно построить серьезные длительные отношения с представителем другого мира, потому что мы разные во всем.
— Все-таки серьезные отношения нужно строить с соотечественницей.
Только! Бывают, конечно, редкие исключения: случайная встреча, любовь, судьба… О’кей. Но в большинстве случаев ничего из этой затеи не получается. И я видел много примеров. Мы ведь снимаем в программе наших землячек, которые, познакомившись в институте с будущими мужьями, пошли на поводу эмоций и уехали из Украины. Я встречался со многими такими парами, причем разного возраста — от двадцати и до шестидесяти лет, которые уже прожили жизнь, вырастили детей. И, как правило, вывод наших женщин таков: не ходите, девки, в Африку гулять. Потому что разный менталитет, воспитание, интересы, жизненный уклад, даже язык, как бы хорошо его ни выучили, тоже преграда. Да, на камеру многие говорят, что они счастливы, но выключается камера — и звучат откровения вроде: «Дима, вот так и скажи в своей программе: не надо, девочки, уезжать из родного дома! Любите наших парней, украинцев. Здесь все чужое».
— А в какой стране тебе хотелось бы жить? Или встретить старость?
В Украине. Мне здесь хорошо. Мне нравится уезжать и возвращаться к себе домой, в Киев, где у меня семья, друзья, близкие… А по поводу старости… Расскажу историю, которая для меня стала нарицательной. Индия, Гоа, я сижу во фреш-баре и жду, пока мне сделают ананасовый сок Тут слышится рев подъезжающего мотоцикла — классный байк, Royal Enfield, их в Индии делают по лицензии еще со времен британцев. И тут появляется мужик лет 65-67: голый торс подкачанный, татуировки, длинные седые волосы. Очень живописный дядя. Подходит к барной стойке, делает заказ. Разговорились — оказывается, наш, но давно живет в Индии, работает в Болливуде — его приглашают сниматься в эпизодических ролях. Так мы с ним болтаем о том о сем, и вдруг звонит телефон, он берет трубку: «Где дискач будет? Я к вам сейчас подъеду на тусу». И мне: «Прости, братиша, на пляже дискотека, меня ждут, так что пока». Он так красиво, кинематографично, закидывая ногу, седлает свой крутой байк и дает по газам… Низкий баритон… Никакого шлема — развивающаяся седая грива, татуировки… Полуночный ковбой… И я подумал: «Ого, вот это старость! Вот каким пенсионером я хотел бы быть».
