Я до сих пор иногда нахожу в квартире его вещи — забытую рубашку на дне корзины с грязным бельем, заложенную в книге вместо закладки старую кредитку, зажигалку в ящике стола. Я не выбрасываю эти вещи, не складываю их в отдельную коробку с надписью «Андрей», а оставляю на своих местах — так создаю иллюзию того, что он до сих пор живет здесь, что он рядом, что мы вместе. Я до сих пор помню, как мир вокруг замер, когда он заглянул в мои глаза своими — смеющимися, малахитовыми, словно говорящими без слов. Замерли машины, ползущие в пробке, а люди, спешащие по делам, застыли в смешных позах — словно в детской игре «Море волнуется раз», и даже крохотные снежинки, падающие с неба, замерли на полпути, удивленно разглядывая нас, единственно живых и двигающихся в этом застывшем мире.
— Девушка, стойте! — сказал он, догоняя меня, и когда я обернулась, спросил: — Было больно?
— Что? — не поняла я.
— Я просто хотел спросить — вам было больно? Ну, когда падали с небес?
Я снисходительно улыбнулась — такой милый и банальный подкат! Но в этот миг заглянула в его глаза… Надо сказать, что я рано повзрослела — мама умерла, когда мне было два года, отец мой был из тех самых капитанов дальнего плаванья, которые никогда не возвращаются из рейса, и бабуля воспитывала меня одна. Мне исполнилось шестнадцать, когда ее не стало, и я вынуждена была устроиться на работу — сперва официанткой в кафе, затем кассиром, позже — администратором. Через несколько лет я накопила достаточно денег, чтобы поступить в институт, и с тех пор жизнь моя напоминала вереницу кадров, запущенных в ускоренном слайд-шоу: дом, работа, институт, магазин, дом… Сколько помнила себя, вечно куда-то спешила, опаздывала, бежала — словно Алиса, которая вдруг узнала, что в Стране чудес нужно бежать со всех ног, если хочешь оставаться на месте, а если хочешь куда-то попасть, стоит бежать в два раза быстрее. Но стоило ему бросить мне вдогонку «Девушка, стойте!» — и я остановилась.
Он стал тем человеком, который разрешил мне больше никуда не спешить и ни за чем не гнаться, а просто быть, быть рядом…
Два самых коротких года в моей жизни мы были счастливы — так, что казалось, будто это счастье однажды переполнит нас и рванет через край, как горная река, прорвавшая дамбу, заполняя собою все вокруг, сметая все на своем пути. И однажды утром, проснувшись, он прижался к моей спине, к впадинке между лопатками и сказал:
— Выходи за меня, Марусь!
— Хорошо, — сонно улыбнулась я и притянула к себе его голову со взъерошенными волосами.
Мне казалось тогда, что мы будем вместе всегда и что вместе всегда будем счастливы. Но сразу за дверью загса нас ждала жизнь.
Это был 2009 год — год первого кризиса, самого большого, как говорили по телевизору лысеющие мужчины в очках, но разве в нашей стране разберешь, где кризис меньше, а где — больше? В нашем провинциальном райцентре на западе страны стало совсем туго с работой, а Андрею с его профессией музыканта и вовсе было некуда податься. Какое-то время мы перебивались тем, что зарабатывала в ресторане я и что приносил со случайных халтур муж, — он играл на свадьбах и юбилеях, однако заказов становилось все меньше: кризис многих научил экономить, особенно на излишествах вроде пышных празднеств и долгих застолий. Но мы были молоды и полны сил, а потому не боялись работать и главное — мечтать.
— Валерка, мой бывший одноклассник, ну, тот, который в гости к нам заходил прошлым летом, с усиками такой, — сбивчиво рассказывал Андрей, сверкая глазами, — работает в каком-то крупном столичном банке. Он сказал, если продадим тут квартиру и насобираем на первый взнос, поможет взять в Киеве ипотеку! Представляешь?! Своя квартира в столице! А там ведь совсем другие деньги и другие возможности — ты сможешь наконец бросить свою забегаловку и по профессии пойти, а мне, как Валерка говорит, вообще легко найти работу будет — там на хороших музыкантов спрос!
— Правда? — спрашивала я, ушам своим не веря. Киев, своя квартира, множество возможностей и перспектив, манящих, как миражи! А еще я так мечтала заняться наконец-то настоящим делом, ведь пять лет изучала в институте английский, правда, два последних года — на заочном, но я же была лучшей студенткой курса! И мне так надоело ругаться с официантами и вести учет туалетной бумаги в ресторане… Поэтому уже спустя полгода и целый карпатский лее, переведенный на заполненные нами бумаги, мы переехали в крохотную, но уютную и светлую «однушку» в одном из спальных районов столицы… Столицы!
Я помню, как мы впервые зашли в собственную квартиру — непривычно высокие потолки, непривычно шумные улицы за окном, странное ощущение счастья и тревоги одновременно.
— Иди сюда, улыбаясь, подозвал меня Андрей к окну и, приобняв за плечи, обвел рукою пейзаж за окном. — Смотри, какой открывается вид!
— Ага, — радостно кивнула я.- Видно и торговый центр, и озеро за ним…
— Нет, — мотнул муж головой, — не туда смотришь. Отсюда открывается вид на нашу новую жизнь! Однако с первого же дня, как мы переехали в Киев, началось сложности. Столица оказалась далеко не той страной Оз, которую мы представляли себе в своих провинциальных и по-детски наивных мечтах: тут тоже было сложно с работой, цены за коммунальные услуги были заоблачными, отовариваться в супермаркетах и торговых центрах оказалось намного дороже, чем на рынках нашего райцентра. Андрей зарабатывал нечастыми уроками игры на гитаре и фортепиано., а я так и не смогла устроиться переводчиком — оказалось, моих знаний английского и опыта хватает лишь на то, чтобы заполнять анкетки на сайтах знакомств, но на жизнь этого не хватало, даже если затянуть пояса так, что трещали кости.
— Слушай, ты ведь польский знаешь? — однажды спросила Полина, наша соседка по лестничной площадке, с которой я подружилась в первую же неделю на новом месте.
— Угу, — кивнула я, разливая кофе по чашкам, — разговорный. У нас многие на украинско-польском суржике говорят — в Западной Украине каждый второй наполовину поляк.
— Меня тут просто двоюродный брат приглашает на работу в Краков. Он сам уже шестой год в Польше живет и работает, вот, недавно и гражданство получил. Работка, говорит, непыльная — косметикой торговать в стекляшке на рынке. За лето можно заработать около десятки штук.
— Гривен? — уточнила я.
— Евро, детка, — усмехнулась Полина, которая была старше меня всего на пару лет. — Так что думай, Машуль. Я в следующем месяце планирую ехать — а вдвоем как-то веселее, тем более ты Л язык знаешь. Брат и жилье нам подыщет подешевле, платить будем в складчину. Хороший вариант, соглашайся. Той ночью мы с Андреем долго не могли уснуть, в ночной тишине тихонько обсуждая, что пошло в нашей жизни не так и почему целых полтора года мы никак не можем найти своего места в этом большом и шумном городе, глотающем и выплевывающем людей, как надоевшую жвачку.
— Мы едва наскребли в прошлом месяце заплатить за ипотеку, — говорила я, водя пальцем по его груди, родной и любимой, — а если я хотя бы год поработаю в Польше, мы сможем внести всю сумму сразу и навеки попрощаться с этой кабалой…
— Я не хочу тебя отпускать, — шептал он, ловя мою ладонь и прижимая ее к своим губам.- Извини, что я оказался никчемным мужем…
— Глупости. Ты самый лучший муж на свете, — говорила я и твердо верила в это, и, несмотря на все, что случилось с нами, верю до сих пор.
Хозяина маленького магазинчика, в котором мы с Полиной продавали косметику, все называли Янек, но мы звали просто Ваня — ведь десять лет назад он и был просто Ваней, приехавшим из Одессы начинать свой бизнес в европейской стране-соседке. Зная, что украинские девушки порядочны и трудолюбивы, он отдавал предпочтение своим землячкам при приеме на работу, и также, по его словам, мечтал когда-то жениться на хохлушке.
— Почему же ты в Одессе не нашел себе жену? — улыбаясь, спрашивала его Полина.
— Знаешь, в народе говорят: «запорожец» — не машина, одесситка — не жена, — отшучивался Ваня. Ему недавно стукнуло тридцать, он был высоким и даже довольно симпатичным, а еще обладал редким свойством слушать.
— А хозяин-то глаз с тебя не сводит, — шепнула Полина, и я невольно обернулась, встретившись с ним взглядом, и в ту же секунду мы оба развернулись в противоположные стороны. Мы работали в магазине почти месяц, и Ваня каждый день, приезжая за выручкой, избегал разговаривать со мной и общался преимущественно с Полиной, каждый раз краснея, когда я обращалась к нему. Сначала я даже обижалась, думая, что неприятна ему, но потом поняла, что все как раз наоборот… В тот день напарница приболела, и я закрывала магазин одна. Ваня немного опоздал и приехал, когда я уже почти засыпала за прилавком.
— Извини, что заставил тебя ждать… Уверен, ты очень голодная, и мой долг — накормить тебя сегодня и подвезти домой. Согласна?
— Согласна, — улыбнулась я.
Мы работали ежедневно, кроме понедельника, и прожив месяц в одном из самых красивых городов Европы, я до сих пор нигде, кроме рынка и общежития, не бывала.
Мы отлично провели тот вечер — ели настоящий польский бигус на летней террасе небольшого ресторанчика, много смеялись, вспоминая советское детство, и мне было хорошо в компании этого чужого, по сути, мужчины. Однако признаюсь честно: был приятен не столько конкретно Ваня, сколько мужское внимание, ведь Андрей так далеко и я очень скучала по нему… Но если быть до конца откровенной, то нужно признаться и в том, что я открыла для себя в тот вечер: каждый раз, когда ловила на себе внимательный взгляд Вани, внизу живота начинали оживать бабочки, которые уже давно не давали о себе знать… — А что, замутишь роман с шефом, возможно, он зарплату нам поднимет, — хихикнула Полина, когда я, смущаясь, рассказала ей про ужин с Ваней. — Он с первого дня на тебя засматривается, поверь, подруга, у меня на это дело глаз наметан…
— У меня есть Андрей, — тепло улыбнулась я, — и я люблю его больше жизни и никогда не предам.
— Никто и не просит предавать, — пожала плечами Поля, — можно просто улыбаться, глазками стрелять — флиртовать, в общем. За это в тюрьму не сажают и на развод не подают. А так — и хозяину приятно, и тебе не скучно.
Я подумала: «Ну какая чушь! С чего мне флиртовать с чужим парнем, когда дома меня ждет любимый муж»… и на следующий день согласилась сходить с Ваней в кино.
Если однажды я предстану перед высшим судом и кто-то безгрешный, справедливый и честный спросит меня, виновата ли, отвечу: «Да. Виновата в том, что думала: это все невинный флирт, мы просто проводим время вместе. Я нравлюсь ему, но разве он может влюбиться в меня, замужнюю женщину, тем более что и повода-то я не даю? Виновата в том, что после того как он пытался поцеловать меня в машине, я просто мягко сказала ему «нет», вместо того чтобы дать пощечину и уволиться на следующий день. Да, скажу я, стоя на том суде, я виновата». Ну а пока — разве найдется та, что первой бросит в меня камень?.. Впервые я приехала на родину спустя полгода работы, на новогодние праздники. И лишь увидев знакомое лицо мужа в в аэропорту, похудевшее и родное, и прижавшись к его плечу, сразу поняла: в Краков не вернусь. Это как жить, задержав дыхание, сдавить пальцами горло, глотать горячую пыль. Андрей был моим дыханием, моим кислородом, и я могла жить без него, но дышать полной грудью — нет.
— Ваня сам не свой с тех пор, как ты сообщила, что не вернешься работать, — говорила Полину по скайпу. — Вчера сказал, чтобы я в выходные выручку у себя держала, боюсь, он что-то задумал, Машуль…
Ваня явился буквально на следующий день — материализовался на пороге нашей квартиры, словно злой джинн из бутылки, нервно сжимая в руке букет.
— Мария здесь живет? — спросил он у Андрея, открывшего ему дверь.
— Здесь…-удивленно протянул супруг, разглядывая нежданного гостя. — А вам она, собственно, зачем?
Я выскочила из комнаты, услышав знакомый голос, колени подкашивались.
— Затем, что я ее люблю, — просто сказал Ваня, как будто сообщал, что ошибся дверью. И протянул мне букет.
— Андрюш, — умоляюще сказала я, — сейчас все тебе объясню! Это ошибка… А дальше все напоминало театр абсурда, режиссер которого сошел с ума.
— Маша, мы должны быть вместе! Я знаю, ты тоже любишь меня! — кричал Ваня под окнами нашей квартиры, благо жили мы на третьем этаже.
— Как ты могла, как ты могла… — глухо повторял Андрей, сжав голову ладонями, потом внезапно смотрел на меня: — У вас было что-то?
— Нет, нет! — кричала я, падая к его ногам. — Ничего не было, поверь!
— Но он же приехал! Он же был уверен, что ты пойдешь с ним… Почему, Маш, почему? Ты давала ему повод?
— Я не знаю, — плакала я, — мы просто гуляли вместе, и все… Мне там так не хватало тебя!
— Не хватало меня, а гуляла с ним, — резюмировал муж. В его глазах было столько боли!
— Я люблю тебя, — прошептала, глядя, как он собирает вещи.
— Ты предала меня, — сказал он и закрыл в последний раз дверь.
С тех прошло почти три года. Мне до сих пор больно вспоминать тот вечер, хотя не знаю, что это может болеть, — там, под ребрами, уже давно тихо и пусто, будто кто-то вырезал из меня жизненно важный орган, но по какой-то нелепой ошибке я продолжаю жить. Андрей так и не простил меня, хотя я пыталась все ему рассказать в письме, но слишком глубока была рана, нанесенная мной, слишком мало оставалось доверия, плещущегося на донышке его души, чтобы поверить мне. Как там говорят: нельзя ни о чем жалеть, ведь даже ошибки становятся опытом… А я вот жалею. Жалею о том, что этот опыт дался такой кровью, что раньше никто не рассказал мне: все, что мы делаем сейчас, — это запускаем бумеранги в свое будущее. Слова, поступки, даже мысли. Десятки, сотни бумерангов каждый день. И они вернутся, уж поверьте. Трещины затягиваются, но только сверху. Сочно-зеленый газон выглядит вполне счастливо, но внутри остается разбитая, разодранная в клочья почва. Стоит появиться непогоде, и все осколки вымывает наружу.
