Снилось, что я ползу по песку Давно в каком-то фильме & такое видел: желтые барханы и небо. Ползти очень тяжело, голова чугунная, и я все время тычусь мордой в эту сыпучую дрянь, а она забивает мне рот. Попытался выплюнуть, но язык поилип к нёбу, и я чуть им не подавился. И проснулся. Горло было сухим, вроде и правда песка наглотался, Вот сушняк! Чего ж я намешал вчера? Начали мы как люди, с пивка. Ну, Витек, конечно, беленькую всем добавлял. А как иначе? Потом Леху нечистая принесла, а у него денег никогда нет, оттого и пьет всякий шмурдяк. Вообще-то Леха — мужик правильный, не шаровик, свою долю всегда приносит. В этот раз тещиною домашнего притащил. А теща у него в вино для крепости самогонки добавляет самую малость. Не обижать же человека! Выпили. Теперь вот мучаюсь. — Лидка, дай попить! — позвал жену. Тишина.
И куда эта зараза завеялась с утра пораньше? А муж — помирай буквально. Вот чертова баба!
— Лидка! — заорал что есть мочи. — Чего вопишь? Проспался? — заглянула в комнату мама. — Рожа твоя бесстыжая, алкаш! Посмотри на себя, на кого ты похож? Нету Лиды. Ушла. Допился, голубок. Теперь тебе полная свобода, хоть до поросячьего визга нажирайся, никому дела нет.
Мать в сердцах плюнула и вышла. Чего она на меня наезжает? С трудом поднялся с дивана, где спал, не раздеваясь. Снова помянул Лидку недобрым словом. Ну скажите, сложно было мужа раздеть? Хотя бы брюки сняла. А то как орать, так она пожалуйста, а как помочь, так ее нет. И какая сволочь мне рукав от пиджака оторвала? Или это те менты, что к нам с Витьком привязались, когда мы домой шли? Причем тихо — мирно шли, никого не трогали.
Только хотели в троллейбус сесть, как кондукторша, гадина, в крик: «Куда лезете, алкаши?» Ну, Витек такого стерпеть не мог, так она ментов вызвала, скотина. Кое-как доковылял до ванной. Нда-а. Мама права. Рожа у меня того… «разрисована». А я-то думаю, чего она так щемит вся, а тут вон что.
В общем, снял с себя грязные шмотки, принял душ, подмазал раны йодом, шипя, как змея, от боли. Стал похож на индейца. На улицу лучше пока не показываться. Придется опять бригадиру звонить, просить «отгул за прогул». А потом проставить магарыч за доброту его. Ладно, не впервой. Может, на ночную выйду, и все обойдется. Я вернулся в комнату, полез в шкаф за чистым бельем и обалдел. То есть в первую минуту даже не понял, что произошло. А когда осознал, то чуть не рухнул: Лидка-то Чуть не все свои вещи забрала! Полки пустые! Как был, в полотенце, кинулся в комнату к детям. В шкаф — пусто! И портфеля Левкиного нет, и Танюшкиного любимого зайца, которого мы ей на день рождения подарили. Он у дочки на кровати сидит… сидел… Здоровенный такой, ушастый…
Обессилено опустился на Левкину кровать. Вот это дела. Жена, конечно, давно грозилась уйти, если не перестану приходить домой выпивши. Пьяным приходить, если честно. А уж если совсем честно, то приползать иногда. Не часто же! Но случалось. Когда у мужиков был какой-то повод отметить по-серьезному. Так с кем этого не бывает? На другой день Лидка меня обычно пилила. Тупой пилой, как говорится: пьянь, рвань, мозги пропил, зенки залил. И матушка ей вторила. Две змеи. А я не пьянь! И не рвань! Работаю. Зарабатываю. Домой несу. А если изредка расслабляюсь с друзьями, так как без дружбы жить? Ну, потрачу какую-то часть зарплаты… Половину… Казалось, во мне спорят два разных человека. Один — нормальный мужик, который любит свою жену и детей. А другой, блин, точно пьянь, рвань и мозги все пропил напрочь. И семью потерял. Стало мне так вдруг тошно… Вспомнил, как мы с Левкой каждую зиму каток во дворе заливаем, чтобы пацаны в хоккей играли и просто катались. А в прошлом году вообще чемпионат дворовый устроили по микрорайону. И наша команда выиграла! Аркадий Гаврилович из пятой квартиры пожертвовал им кубок настоящий, который у него еще со времен его собственного пионерского детства в кладовой стоял, пылился. Конфет купили хороших — и в этот кубок. Вот радости у малых было! Взгляд упал на стену, где Танюшкины рисунки развешаны. Дочка моя — настоящий гений! Художник! А может, и писательница будущая. Она свою первую сказку сочинила в три годика, еще и говорить толком не умела.
Умничка моя золотая, принцесса. И тут меня как обухом по голове: это что ж, теперь я их никогда не увижу? Ни Левку, ни Танюшку? А Лидочка моя? А если на нее какой-нибудь хлыщ глаз положит? Она же красавица! Певунья! Хозяйка! Да за ее пирожки можно жизнь отдать! И такое сокровище я, как последний дурак, променял на водку? На радость просыпаться с чугунной головой и побитой мордой? На удовольствие провести ночь-другую в обезьяннике в компании со шлюхами и бомжами? На перспективу загнуться лет в сорок от цирроза печени или другой какой дряни? Рехнулся я, что ли?
Подскочил — и в ванную снова. Морду мылом отдраил, чтобы йод смыть. Потом тайком мамину пудру с трюмо в прихожей взял, припудрил ссадины, чтобы не так заметно было. Оделся в рубашку белую, лучший костюм. В карманах пошарил: денег не густо. То ли пропили вчера, то ли вытащили. Придется у матери одолжить.
— Мам, дай гривен пятьдесят, мириться поеду к Лидке. Я отдам, честно.
Мама нахмурилась, но денег дала. Купил цветы, конфеты, поехал мириться. «Лида, прости. Вернись. Я изменюсь. Клянусь. Не «могу без вас: без тебя, без Левки, без Танюхи». Смотрю на жену, а она такая родная, такая красивая, такая вся… будто светится. Неужели не простит? Неужели все-таки потерял ее навсегда? В глазах сильно защипало, во рту вдруг так горько стало. А тут еще Танюха со своим зайцем неожиданно появилась, говорит:
— Папочка, ты почему плачешь? Тебя плохие обидели? Так мы с Левкой им как дадим палками! Захлебнулся слезами. Долго мы с Лидой разговаривали. Много она всякого обо мне рассказала. Было и стыдно, и больно. Но сердце трепетало от счастья: они вернулись! Знаете, с тех пор я лишь один бокал шампанского на Новый год выпиваю. И больше — ни капли.
