Так получилось, что судьба вела нас друг к другу очень извилистой тропой. До встречи с Юрой я успела побывать замужем и уже собралась было во второй, но… наше случайное знакомство смешало все карты.
Первый раз я вышла замуж, едва мне исполнилось восемнадцать. На Дне открытых дверей во Втором медицинском институте мною заинтересовался доцент одной из кафедр. Я была юной абитуриенткой с двумя косичками, а Юра Лопухин — 26-летним преподавателем.
Ухаживал он за мной очень красиво. Все цветы, которые стояли на столе во время партсобраний, где он председательствовал, после лекций приносил мне. Но я совершенно не была в него влюблена. Лопухин казался мне слишком взрослым. Мы вместе изучали анатомию человека, а я… просто-напросто хотела сирени! Но мои родители считали, что этот серьезный молодой человек — хорошая партия для такой девчонки, как я. Однажды мама, которая даже переписывалась с Юрой, сказала: «Просто так встречаться со взрослым мужчиной неприлично. Вам нужно расписаться!»
А что неприличного мы делали? Кафе-мороженое, кино, уроки анатомии — без всякой лирики. Мы даже ни разу не поцеловались. Накануне свадьбы, помню, Лопухин пытался проявить какие-то эмоции, но я решительно вырвалась: «Вот завтра поженимся — и тогда…»
После свадьбы мы сразу же уехали в Болгарию. Я только первый курс успела окончить. Мужа в составе советских ученых пригласили забальзамировать тело «болгарского Ленина» — Георгия Димитрова.
Наш приезд в Софию был окутан безумной тайной. Никто не должен был знать, чем бальзамируют тело умершего генсека. Нас с Юрой поселили в доме Димитрова.
У входа сидел майор, который никого к нам не пускал. В доме вождя поражала невиданная роскошь: хрусталь в серебре, восемь слуг, повар по имени Тошка и официант, сервировавший стол. Вечером я подписывала счета, которые Тошка приносил из магазина. Очень скоро, подсчитав огромные расходы, мы уволили всех слуг и стали обедать в посольской столовой.
Все было настолько засекречено, что вечерами я стирала воротнички Димитрова, которые муж приносил из лаборатории. Впоследствии Лопухин все-таки выдал мне жгучую тайну, чем же советские врачи бальзамировали болгарского вождя. Это была всего лишь смесь уксусной кислоты с чем-то еще!
В Софию я приехала уже беременная. К великому сожалению, мальчик, едва родившись, на второй день умер из-за отрицательного резус-фактора.
Лопухин отправил меня с одной торгпредшей развеяться на пляжи в Варну. Едва мы там появились, за нами стали все ухаживать. Однажды зашла в номер и ахнула: весь пол был усыпан гвоздиками. Помню, как шла по этим гвоздикам, а цветы громко хрустели. Я сразу догадалась, что это дело рук Володи Червенкова, сына нового генсека Болгарии.
Мужу пришлось еще на год остаться в Болгарии, а я, вернувшись в Москву, восстановилась в институте. Червенков тоже учился в Москве и настойчиво продолжал за мной ухаживать, он требовал, чтобы я уехала с ним в Софию. Знал, конечно, что я замужем, но это его не останавливало. Каждую неделю мы получали из Софии от его матери ящики с ландышами или гвоздиками, причем в каждой посылке лежала банка черной икры. Конечно, мне льстили эти ухаживания.
Не знаю, вышла ли бы я за него замуж… но тут произошло страшное — у меня диагностировали туберкулез. Как объяснили врачи, сбой дал неокрепший после родов организм из-за солнцепека в Варне.
Юра вернулся из Болгарии не скоро. Я была мрачная, кашляющая, с поддутыми легкими. Врачи лечили меня основательно, и, на счастье, через полгода все прошло.
Лопухин уже знал о Червенкове. «Ты влюблена?» — спросил он. Я ответила: «Да», хотя не была в этом так уж уверена. Когда меня уложили в больницу, Володю «за связь с иностранкой» за сутки выдворили из Союза. Расстроилась ли я? Не знаю… В одном была твердо уверена: с Лопухиным моя жизнь закончилась.
Кстати, я никогда не скрывала от Юры, что не люблю его. Помню, как он плакал, очень переживал. Но что делать? Мы развелись. И Лопухину пришлось выехать из нашей 12-метровой комнатки в комнату при лаборатории в Мавзолее.
Я была уже свободна, когда в моей жизни появился кавалер «с серьезными намерениями» — режиссер Володя Венгеров. Он успел снять фильм «Кортик» и приступал к съемкам «Двух капитанов», где собирался снимать меня в роли Кати. Мало того, он мечтал, что перевезет меня в Ленинград. Но я не могла жить в сыром климате со своими слабыми легкими. Тогда он заявил, что ради меня переедет в Москву. Самое интересное, я не обещала выйти за него замуж, но этот факт его не смущал: он твердо знал, что женится на мне. Единственное, не скрою, мне было с Венгеровым очень интересно. Он часто водил меня в ВТО, где познакомил с компанией маститых режиссеров: Григорием Львовичем Рошалем, Михаилом Абрамовичем Швейцером и Иваном Александровичем Пырьевым. Они все были взрослые и знаменитые, я же среди них — сопливая девчонка.
В один из таких вечеров в ресторане ВТО в моей жизни и появился Юра Яковлев.
Мы сидели там большой компанией. Венгеров всем радостно сообщил, что я его невеста. Все вокруг меня суетились, ухаживали: «Кирочка, Кирочка!» Вдруг совершенно случайно я заметила, что с меня не сводит глаз парень за соседним столиком. Это и был Юра. Мы с ним стали откровенно переглядываться. Не помню, кто из нас раньше ушел из ресторана, во всяком случае, в тот вечер мы так и не познакомились.
Юра уже был актером и второй год работал в Театре Вахтангова. Это был высокий худой мальчик с длинными руками и ногами, но с необыкновенными глазами и бархатным баритоном. Что-то в нем сразу же поражало, не могу даже описать, что именно. Но он мне очень понравился.
Оказывается, после того вечера в ВТО Юра пытался меня найти, наводил справки. Но ему по ошибке сказали, что я — дочка Рошаля. Видимо, решили: раз девочка сидит в компании взрослых мужчин, значит чья-то дочка.
И Юра искал вместо меня дочь Рошаля.
А тем временем Венгеров уехал в Ленинград решать вопрос о переезде в Москву. Он буквально обрывал телефон, строя планы, как прекрасно мы будем жить вместе…
Как-то мы с мамой пошли в Зал им. П. И. Чайковского. В толпе зрителей неожиданно столкнулись с Юрой. Я заметила, что он, сидя в ложе, весь концерт ищет меня глазами. У гардероба к нам подошел его приятель. Юра был безумно робкий молодой человек и не решился бы на такой «отважный шаг».
— Простите, вами интересуется мой друг…
Подвел Юру и представил нас друг другу. С этого момента все и началось. Юра вдруг осмелел и буквально выхватил у гардеробщика мое пальто. Мы отправились гулять, всю ночь бродили по московским бульварам, я вернулась домой только утром. Нам совсем не хотелось расставаться. Помню, Юра рассказал мне, как провалился, первый раз поступая в Щукинское училище. Он читал перед комиссией басню Крылова «Волк и ягненок». Этуш выслушал его и с юмором заметил: «Ягненок у тебя получился, а вот волк — нет! Молодой человек, ваше место на заводе!» А теперь они вместе работают на одной сцене…
Мы встречались каждый день. Я была тогда очень стеснительная, к театру не подходила и ждала Юру в условленном месте. Каждый раз, гуляя, мы забегали выпить чаю к его маме, благо жили они в центре — в Колобовском переулке.
В войну его родители потеряли комнату в большой коммуналке. Маме «отрезали» какой-то кусок, я бы сказала, они жили в кладовке. Юра спал на сундуке в углу без окна. Над «ложем» висела полочка с его любимыми книжками.
Мама Юры очень меня любила. Всегда старалась к нашему приходу купить что-то вкусненькое. Ольга Михайловна была совершенно очаровательная, чудная, трудяга необыкновенная! С утра до позднего вечера работала медсестрой в поликлинике. Она очень тяжело поднимала Юру, с его отцом разошлась давно. Василий Васильевич окончил в свое время юридический факультет, но почему-то при такой профессии у него не было ни работы, ни квартиры. Жил в общежитии для строителей в Измайлове и участвовал в самодеятельности — пел в хоре.
В жизни семьи Юрин папа практически не участвовал. А когда появлялся, почему-то каждый раз (и я тому свидетельница) задавал уже взрослому сыну один ю и тот же вопрос: «Юра, ты чистил зубы?»
Поженились мы с Юрой не сразу. Просто не думали об этом. С самого первого дня наша совместная жизнь была для нас женитьбой.
Первые три ночи мы провели у Юриной тетки в Колобовском. Там же и «свадьбу» отпраздновали. Вернее, это был Юрин день рождения — 25 апреля. Пришли его друзья, коллеги по театру: Миша Ульянов, Толя Кацынский, Женя Симонов. Вслед за тостом в честь именинника мы всем сообщили, что женимся. Получилось, что отметили сразу два радостных события.
Юра был старше меня на четыре года. Но в свои 26 лет еще ни разу не был женат — в отличие от меня, уже опытной, побывавшей замужем женщины. Он боялся ко мне прикоснуться, ударить в грязь лицом, ведь я была его первой женщиной. Наверное, ему до меня кто-то нравился, но он ничего мне не рассказывал. Наивный, добрый мальчик!
А потом мы переехали жить ко мне на Остоженку. Не скажу, что Юра улучшил жилищные условия, поменяв свою кладовку на крошечную комнату с моей мамой в придачу. Как-то (спустя много лет) в одном из журналов я прочитала Юркин рассказ о том, что через неделю после знакомства он переехал ко мне «в подвал». Но это не совсем точное описание: наша квартирка была скорее на низком первом этаже, в окне были видны не только ноги прохожих, но и часть туловища…
Мы перегородили 12-метровую комнату шкафом: мама осталась на большей половине с окном, мы — на меньшей. Можно сказать, жених мне достался «без приданого». У него даже чемодана с личными вещами не было. Ходил Юра в перелицованной генеральской шинели с цигейковым воротником с дядькиного плеча и в смешной шапочке.
Не скрою, с Юрой первый раз в жизни я была счастлива. Меня мучила только одна мысль: что скажу Венгерову, когда он вернется? Две недели прошли в ужасных переживаниях. Я пряталась от Венгерова и не подходила к телефону, когда он звонил из Ленинграда.
— Нет, нет! Не хочу! Не буду с ним разговаривать. Не знаю, как объяснить, с чего начать…
С Венгеровым приходилось объясняться моей маме. Она брала трубку и дипломатично говорила: «Знаете, Володя, а Киры нет дома…» «А где же она?» — каждый раз удивлялся Венгеров.
Юра, помню, уговаривал: «Кир, нехорошо, поговори с Венгеровым, объясни ему, что и как..»
А я трусила и оттягивала неприятный разговор. Но Венгерову очень быстро все и так стало известно. Оказывается, ему принесли список актеров, которых он должен вызвать на пробы в Ленинград. И среди них был Яковлев Юрий Васильевич, а напротив фамилии актера — мой домашний телефон. Просто Юра, переехав жить ко мне, дал ассистентам мой номер.
Пришлось все рассказать. Мне было искренне жалко Володю. Действительно, его как мешком по голове ударили…
Жили мы с Юрой душа в душу. Помню, вместе ездили на съемки в Саратов. Режиссер Владимир Басов пригласил его в картину «Необыкновенное лето». Юра играл там белого поручика, которого в конце фильма убивают в подсолнухах. Это была одна из самых, на мой взгляд, замечательных его ролей.
В киноэкспедицию я поехала как жена Яковлева, хотя мы еще не были расписаны. Но оба не представляли, как можно разлучиться хотя бы на день. Это было просто невозможно! Юра осмелел и поставил условие режиссеру: мы с Кирой жить в гостинице не будем. И ему пошли навстречу — для нас сняли комнату. Нам так хотелось, чтобы после съемок мы оставались одни, вдали от шумных актерских посиделок.
Юра уезжал на съемки рано утром, а я, выспавшись, садилась на лошадь без седла и скакала на площадку. Отбила себе все что можно! Мы с Басовым оказались страстными грибниками. Помню, как режиссер, иногда оставив процесс съемок на своего ассистента, убегал со мной в ближайший лес за грибами. Потом с его женой Розой Макагоновой мы жарили «добычу» на огромной сковородке…
Даже не помню, как мы с Юрой решили расписаться. Шли мимо какого-то загса, забежали на минутку и… вышли уже мужем и женой. Я поменяла прежнюю фамилию Лопухина на Яковлеву.
Моему папе поначалу не очень нравился новый Юра, он переживал за меня: мол, какого мужа променяла! Лопухин был ученый, уже академик, а тут — какой-то начинающий актер. У Яковлева в театре действительно была всего одна малюсенькая роль — заморский принц с парой фраз, — а так в основном он участвовал в массовках.
Мама, наоборот, приняла нового зятя с восторгом. Когда он поздно возвращался после спектакля, я уже спала. А мама ждала его с ужином. Они часами потом на кухне говорили о театре. Единственное, что их разделяло, — Юра никогда не был богемным человеком, не любил, как моя мама, шумные артистические посиделки до утра. Во всяком случае, как только мы съехались, все это закончилось. Можно сказать, мы совершенно замкнулись друг на друге.
Единственное, что Юра позволял себе, — заходил с друзьями в кафе-мороженое напротив Вахтанговского театра выпить чуть-чуть коньяку. Как сам объяснял, снимал стресс после спектакля. За что ему потом от меня влетало жутко.
К сожалению, Юра уже тогда любил пропустить рюмочку. Он носил с собой плоскую фляжку и потихоньку к ней прикладывался. Я как будущий врач прекрасно знала, к чему эта актерская привычка «снимать стресс» может привести…
Конечно, главой нашей семьи была я. Муж совершенно беспрекословно мне подчинялся, можно сказать, с восторгом вручил себя в мои руки. При этом он не был подкаблучником, я никогда на него не давила. Единственное, против чего восставала, — актерские посиделки после спектакля.
Эта, как он говорил, «рюмочка» меня травмировала, я понимала, что, несмотря на запреты, ему хочется выпить. Я не устраивала скандалов, просто переставала с Юрой разговаривать. На него мое молчание действовало страшно!
— Ну, Лапа, не сердись! Ну выпил 30 граммов коньячку, подумаешь!
В ответ я продолжала молчать. Он начинал клясться, что это в последний раз, просил прощения. Весь «скандал» длился минут 20 — ровно столько, сколько занимала дорога от театра до дома. Мы мирились, но я знала, что слово свое он все равно нарушит.
К сожалению, его мама, к которой мы часто приходили в гости, старалась заманить его, покупая «четвертинку». Ольга Михайловна очень хотела видеть сына почаще и, как могла, делала ему приятное. И хотя я злилась, но понимала ее: одинокая старушка, сын — единственная ее отрада…
Но со временем эта «рюмочка» все увеличивалась и увеличивалась. Но это было уже после меня.
В Театре им. Вахтангова меня сразу полюбили. И с легкой руки Юры все стали называть Лапа. Я никогда для Юры не была просто Кирой: Лапа, Мася… Только так!
Вскоре театр отправился на гастроли за границу, а я легла в санаторий подлечить свои легкие.
Кстати, Юра оказался очень заботливым мужем. После каждого спектакля приходил домой и (по совету какого-то иранского врача) тер мне на терке овощи. Все это — свекла, морковка, репа — жутко пахло, но я послушно пила приготовленный им сок. А утром, перед моим уходом в институт, Юра заботливо прибинтовывал к моей спине капустный лист. Вечером капустный лист становился тонким и прозрачным, как пергамент…
Спустя время нам с Юрой дали отдельную однокомнатную квартиру (из-за моей болезни) на проспекте Мира. Мы очень радовались своему жилью, тем более что я уже была беременна. Прямо с занятий, помню, отправилась в роддом. При родах, к сожалению, произошла та же трагическая история с резус-фактором: три дня врачи боролись за жизнь ребенка. Юра по всей Москве метался, чтобы достать для него кровь. Но нашего мальчика так и не смогли спасти…
Юра был в горе, но еще больше он переживал за меня. Я лежала в палате на втором этаже и постепенно приходила в себя. Помню, как в один из своих приходов он зашвырнул мне в окно огромного лохматого мишку.
Как мы тогда существовали? Сейчас это трудно представить, но мы ни в чем не нуждались. На двоих у нас было 60 рублей — моя стипендия и его крошечная зарплата в театре. Отсутствие денег никак не отражалось на наших отношениях. Вначале жили за шкафом — и это был рай в шалаше, да и потом в однокомнатной квартирке особо не развернешься. Несмотря на бедность, умудрились нанять домработницу: нам было некогда хлопотать по дому.
Вообще за всю совместную жизнь мы ни разу не поссорились. Поводов для ссоры не было.
Особых претензий в смысле быта у него не было. Он терпеть не мог мыться. На даче я брала лейку и прямо в пижамных брюках обливала его водой. Он ел то, что ему давали, никогда не капризничал по поводу неприготовленного обеда. Юра тяжело жил до меня и не был в этом плане избалованным.
Ковров мы не покупали, в очереди на мебель не записывались. Нас совершенно не волновала проблема тряпок: я была хорошо одета после Болгарии, а Юра вообще не любил наряжаться. Помню, у него была одна пижама, купленная еще до нашей свадьбы. Когда наша дочь Аленка определила Юру в санаторий «Голубые дали», он с собой взял эту пижаму. Почти полвека те пижамные брюки прожили…
Только снявшись в «Идиоте», Юра стал прилично одеваться — пришла мировая известность. Помню, как, позвонив с гастролей, Юра поручил найти портного, чтобы тот срочно сшил ему два костюма, в которых он собирался лететь на премьеру в Америку.
Юра получил приглашение сняться в «Идиоте», когда я готовилась к госэкзаменам. Говорят, Иван Александрович Пырьев увидел Юру в фильме «Необыкновенное лето» и сразу решил, что именно этот актер — будущий князь Мышкин. Помню, как Юра расстроился, узнав, что придется на десять дней уехать в Ленинград, где снимали отдельные эпизоды.
— Как же я там буду один? Я же не могу ни дышать, ни есть, ни пить без тебя!
Интересно, что Юрины съемки в «Идиоте» совпали с моей практикой в «психушке». Юра (что, наверное, ему пригодилось для роли) ездил па мои занятия в Соловьевку, где с большим интересом слушал лекции. Потом, годы спустя, кто-то из журналистов написал, что после роли князя Мышкина Яковлев находился в психиатрической клинике. Поползли слухи, что актер, вживаясь в роль, тронулся умом, как герой Достоевского. И мол, поэтому не стал сниматься в продолжении фильма. Но сценария второй части у Пырьева просто не было.
Как бы то ни было, у фильма была мировая слава. Юру, Юлию Борисову и режиссера пригласили в США на премьеру. «Идиот» очень понравился американцам.
Владелец студии 20th Century Fox Спирос Скурас даже предложил Юре роль Христа, но Пырьев его, к сожалению, отговорил.
Юра провел в Америке десять дней и привез из поездки чемодан барахла. Но мы, открыв дверь квартиры, благополучно забыли чемодан у лифта. Так соскучились, что радости от встречи не было предела. Хватились его часов через восемь. Юра от ужаса побледнел: «А где мой чемодан?» Дело в том, что там лежали и чужие вещи, которые Юра кому-то вез. Когда очухались и выскочили искать пропажу, чемодан мирно дожидался нас у лифта.
Помню, Юра из этой поездки привез мне какой-то отрез на пальто и нижнюю накрахмаленную юбку. Я надевала на нее платье из жатого ситца и подвязывала пояском. Талия тоненькая, весила я тогда меньше 50 килограммов и была без особых форм.
Я себя даже стеснялась — какой-то тощий заморыш!
После «Идиота» Юра на гонорар купил себе машину, а мне — шубу. Она была роскошная, я в нее заворачивалась, как в манто. К тому времени я уже окончила институт и работала участковым врачом. Ходила по вызовам к больным, держа в одной руке чемоданчик, а другой придерживая полы своей шубы. Участок мой был близко от вокзала, на Переяславке, и совсем не соответствовал моей роскошной красавице.
Юра вообще обожал делать мне подарки. И в письмах, перечисляя покупки, всегда просил: «Пожалуйста, напиши, что тебе еще купить».
А писал он мне, кстати, каждый день по четыре письма! Его в театре за это даже прозвали «Лев Николаевич». Смеялись: мол, Юра опять строчит письмо своей Лапе. Шлезингер, актер театра, потом со смехом мне рассказывал, что «Юрка везде ходит с карандашом или ручкой».
В письмах он мне описывал города, в которых труппа гастролировала, какая погода, как принимал зал, как скучает по мне… При этом еще и звонил без конца. Я до сих пор храню эти листочки с аккуратно подписанными в уголке датами. 12 мая, 13 мая, 14 мая, 15 мая… «Счастье мое, родная, любимая, хорошая моя! Только отправил тебе вчера письмо, смотрю почту и вижу «Яковлеву Ю.В.» Ура!!! А сегодня получил еще одно. Спасибо, счастье мое!» Или вот: «Тысячу раз тебя целую, Лапа!»
Может показаться, что он был чересчур восторженный, но муж никогда не выставлял свои чувства напоказ. Конечно, он мог взять меня за руку или обнять за плечи при посторонних. Но чтобы поцеловать при всех — это нет. И так все окружающие видели, как он любит меня. Он всегда был рядом. Заботливый, безумно ласковый, преданный. Он не мог надышаться на меня, на руках носил…
Наша старая квартира располагалась недалеко от театра, и я часто приходила после спектакля его встречать. И не потому что сторожила или следила. Просто Юре это очень нравилось. Порой он звонил из театра:
— Начинается последний акт. Если можешь, приходи…
И мы еще часик гуляли с ним по Арбату.
Я никогда его не ревновала. Наверное, слишком была в нем уверена. Ни разу в жизни не видела, чтобы он глядел куда-то в сторону или обратил на кого-нибудь внимание. Юра смотрел только на меня. В этом я могу поклясться.
Однажды, спустя время, в одном из Юриных интервью я с удивлением прочитала, что ему, оказывается, всегда нравились женщины. Вдруг записался в опытные ловеласы! Но я его таким совсем не знаю. По-моему, это он придумал… Он всегда был очень застенчивым, равнодушным к поклонницам. Это скорее женщины его домогались. Знаменитый, красивый актер — всегда приманка для женского пола.
И если у нас с подругами заходил разговор о вероломстве мужчин, я твердила одно: «У нас с Юрой может случиться все что угодно, но только не женщина!» Измену я не рассматривала даже гипотетически. Мне это и в голову не могло прийти. Да и не было у меня оснований в нем сомневаться. Я бы сказала, что он как прилип ко мне намертво, так и не отлипал…
Жили мы хорошо, мирно. Умудрились даже не поссориться, когда расходились. Вернее, когда я его прогнала…
К этому времени мы были женаты шесть с половиной лет. Юра уехал с театром на два месяца. Я была уже беременна Аленой. Юра вернулся домой в том же замечательном расположении духа, как и всегда. Может, между нами уже не было той безумной любви, как вначале, но тем не менее мы испытывали счастье, радость от встречи. Однако еще до Юриного приезда до меня стали доходить кое-какие слухи…
В Вахтанговский театр только что пришла молоденькая актриса Катя Райкина. До этого она была замужем за Мишей Державиным, ее однокурсником. Но их распределили в разные театры, и они разбежались.
Катя пришла в театр, сразу же получила роль в «Дамах и гусарах» и стала репетировать с Юрой. Вот тут мне и начали звонить «доброжелатели» и докладывать, что в поездке Катя стала «наседать» на моего Юру: якобы садилась к нему на колени в автобусе, когда они переезжали из города в город, и частенько поджидала его у входа в театр. Мне даже кто-то из Малого театра позвонил: «Знаешь, что Катя очень активничает?..»
Я молчала, старалась не обращать внимания на сплетни: жду ребенка, мне нельзя волноваться. Однажды, собирая вещи в химчистку, залезаю в карман Юриного пиджака и достаю оттуда записку. «Ждала, сидела и скучала. Потом вскочила и ушла. Катя». Это было как обухом по голове! А у меня живот растет не по дням, а по часам.
И вот тут уж я решила поговорить.
— Юр, что происходит? Ты мне можешь объяснить?
— Все нормально. Мало ли кто что сказал. Что ты сплетни слушаешь? Это же гастроли…
Он меня успокоил, я ему поверила. Наверное, потому что по-прежнему не могла себе это представить! Проходит время. И вдруг звонок кого-то из «добрых людей».
— Ты разве не знаешь, что Катя беременна?
Получается, мы обе оказались беременными с разницей где-то в четыре месяца… Я боялась сойти с ума! Как ничего не заметила? Ведь у Юры так легко можно было все-все прочитать по глазам. Но, по-видимому, когда живешь с человеком почти семь лет, уже не очень-то смотришь в глаза. Я увлечена своей работой, он погружен в съемки и репетиции, встречаемся не так часто. И уже нет такого проникновения друг в друга, как прежде…
Со мной повторилась классическая история всех обманутых жен: они всегда все узнают последними.
Юра стал поздно приходить домой. Я опять пыталась с ним поговорить. Он без всякого раздражения меня урезонивал: «Да она совсем молодая девчонка! Катя в меня влюблена, не скрою. Ну а что тут такого? Ерунда какая-то!»
Но это была совсем не ерунда. Катя — не просто какая-то молодая девчонка, а все-таки дочь Аркадия Райкина. И это для Юры имело значение.
Дело в том, что если мы жили скромно и тихо, то Райкины — совсем иначе. Вся семья Аркадия Исааковича только что переехала из Ленинграда, жила в номерах гостиницы «Москва». У них часто проходили застолья с виски, заморскими коньяками. Вся светская Москва бывала на этих вечерах. И хотя Юра не любил компании, там ему было интересно. Еще и выпить можно. Он стал приходить домой не только поздно, но и подшофе.
А мне тем временем все звонят и звонят, сообщают подробности: мол, Катина мама сняла для дочки комнату, где они с Юрой встречаются.
И я для себя решила: если это правда, нашей истории конец! После всего, что между нами было, я не смогу смириться с его изменой. Не в моем характере такое терпеть, несмотря даже на беременность.
А ведь я оказалась в очень сложном положении. Рожать, потеряв в прошлом двоих детей, было очень рискованно. Никаких гарантий врачи не давали. Мне как никогда нужна была поддержка Юры.
Странно, но во мне проснулся какой-то защитный механизм. Я не плакала, спокойно продолжала заниматься делами. Только… вдруг совсем перестала спать, ночами напролет все ждала его возвращения. Лежала, закрыв глаза, и не могла заснуть. Слышала, как подъезжает машина. Юра мог вернуться домой в три, четыре, а то и в пять утра. Помню, однажды у него неожиданно разыгрался панкреатит, видимо, что-то не то съел на приеме. Он корчился от боли, я делала ему медицинские процедуры. А спустя время он опять возвращался под утро.
Продолжать себя обманывать было бессмысленно. Следовало собрать все свое мужество и сказать себе: «Да, Кира, это все существует. Это реальность!»
В одно прекрасное утро после бессонной ночи я ласково (откуда только силы взялись!) сказала мужу: «Если ты где-то начинаешь ночевать, пожалуйста, там и доночевывай… Не надо приезжать домой».
Очевидно было, что он влюбился. Как получилось, так получилось…
В то утро мы расстались.
— Все, Юр, собирай вещи.
— А можно я возьму только носки и платки?
— Нет, ты возьмешь все!
Он не упрашивал меня, как прежде, поверить, не пытался врать. Он хорошо знал меня, мой решительный характер и понимал: если я решила, уже ничего не попишешь.
Для меня это было предательство, которое невозможно простить. Я хорошо понимала, что будет дальше: Юра продолжит пить и вдобавок изменять. Зачем мне это?
Говорят, когда любишь, надо прощать, терпеть. Не умею. Не мое это. И только потому, что продолжала любить, смогла его выгнать…
Я спокойно собирала его вещички в чемодан, Юра стоял у балкона и молча ломал руки. Наконец за ним захлопнулась дверь. Я легла и снова долго лежала без сна. Все думала, думала…
Мне надо было как-то жить. Единственное, что спасало, — у меня всегда было море друзей, мама с папой. Но деньгами никто особенно не помогал. Рассчитывать приходилось только на себя. Не могу сказать, что я переключилась, но на работу ходила до последнего дня. Все восхищались: «Кира, как ты прекрасно выглядишь! Какая ты счастливая!»
Никто не знал, что творится в моей жизни. А я осталась одна, без денег, впереди роды… А родится ребенок или нет — это как Бог даст!
С Катей мы не пересекались. Думаю, она, так же как и я, узнавала обо мне из актерских источников. Я ей не звонила, не пыталась объясниться. Я ее не осуждаю. Молодая девчонка влюбилась, попробовала — получилось. Юрка ведь мужчина бесхарактерный, очень мягкий, податливый…
С тех самых пор я так и не сплю. До сих пор на снотворных. И сердце болит…
Приближался Новый год. 31 декабря. Вдруг в половине восьмого раздается звонок.
— Я стою у двери. Купил тебе елку. Очень замерз, можно зайду?
— Конечно, заходи.
Мы с Юрой тихо-мирно наряжаем елку, как прежде, обмениваемся какими-то впечатлениями: он рассказывает о театре, я — о своей работе. Украдкой смотрю на него — немножко зажатый, я же абсолютно ровная, доброжелательная. Ни слова упрека или какого-нибудь намека на недовольство. Вдруг где-то в начале
12-го ночи он, помявшись, говорит: «Знаешь, я так долго у тебя… и ничего не купил Кате…»
— Да, действительно будет неловко. У меня есть французская куколка, подари ее Кате.
А сама думаю: «Если он эту куколку возьмет, отрезаю напрочь. Больше никаких ни елок, ни палок!»
Эту хорошенькую фарфоровую куколку Юра когда-то привез мне из Франции. Протянула ее Юре, и он, крякнув, ее берет. Вижу, что трудно ему, но он все-таки это сделал.
Я ничего не говорю, только вдруг вскакиваю и начинаю собираться. Натягиваю платье, шубу: «Извини, мне нужно в гости». Он болтается по комнате, ждет. Выходим. Я сажусь в такси и еду… в никуда! Лишь бы не видеть его. Доехала до Ленинского проспекта, где живут мои друзья. Выхожу из машины, натыкаюсь на актерскую пару из Вахтанговского театра.
— Лапа, вы куда?
Они были поражены. Новогодняя ночь, я стою в туфельках и шубке, с животом и абсолютно одна.
— Да я тут… к знакомым.
К каким знакомым? Я совершенно не собиралась в гости. Но мне надо было срочно вырваться из дома, показать Юре, что я свободная, независимая, гордая.
С тех пор Юра на какое-то время исчез. В начале июня я родила Аленку. В роддом к нам он не приходил. О рождении дочери тем не менее откуда-то узнал и позвонил. Пришел, когда ей было месяца два. Есть даже фотография, где он кормит крошечную Аленку.
Но времени переживать по этому поводу у меня совсем не оставалось. Это был очень тяжелый период. Летом я уехала с ребенком, а когда вернулась, узнала, что у Юры и Кати родился сын.
Официально мы не были разведены, Юра не платил дочке никаких денег, а я из гордости не просила. Если он приходил (это у него называлось «к ребенку»), то приносил бутылку коньяка и один цветок Еще одна деталь — приходил в 11 часов вечера, после спектакля, когда Алена уже мирно спала. И он в процессе «посещения ребенка» мирно попивал коньячок
Каждый раз, когда он являлся к нам, мне было больно его видеть. И больно по сей день об этом вспоминать. Я продолжала любить и знала, что ничего так и не прошло — ни у меня, ни у него. Мы об этом не говорили, но оба чувствовали…
Еще я твердо знала: Юра — уже перевернутая страница моей жизни…
Прожили они с Катей недолго. Не знаю, почему расстались и кто виноват, это не моя история. Но однажды раздался Юрин звонок.
— Мне негде жить…
— Хорошо. Попрошу свою тетку, чтобы ты у нее пожил какое-то время.
Селю его у тетки. Мне совершенно некогда заниматься его проблемами. У самой их по горло: работаю на две ставки, чтобы прокормить ребенка. Мама переехала ко мне, чтобы помогать с Аленкой.
А тут на горизонте у Юры появилась новая женщина. Ира Сергеева работала в театре библиотекарем. Очень неглупая женщина с железным характером. Благодаря этим качествам, наверное, сумела (несмотря на то что была старше Кати) увести Юру.
Поговаривали, что к ней приезжала мама Кати, пыталась Юру перетянуть, но не получилось.
Вот тогда мы и развелись. Я написала официальное заявление, что никаких претензий к мужу не имею, фамилию оставляю, — и нас развели. Про алименты я ничего не писала, за ними в суд пошла моя мама. И сказала, видимо, что, мол, дочка с гонором, надрывается на работе и от алиментов отказывается. Она их и получала.
Юра периодически возникал, в основном же звонил по телефону. Аленой не очень интересовался, никогда не спрашивал, что нужно мне или дочери. Мы говорили о его работах в театре, он расспрашивал, как я живу.
Через семь лет у него уже в новой семье родился сын Антон.
Юрка шутил, что его жена напоминает агента ЦРУ. Он в шутку называл ее Коброй. Но я-то понимала, как ей нелегко приходится в постоянной борьбе с его выпивкой.
— Представляешь, она знает каждый мой шаг. Я даже не могу спрятать заначку, все находит!
Мы с Юрой продолжали общаться до самого его конца. Он так и не смог уйти от меня насовсем. Я видела, что Юра был очень одиноким.
Со временем я вышла замуж за прекрасного человека, известного журналиста-международника Николая Иванова. Но всегда помнила о Юре. Фамилию не меняла, может быть, потому что хотела оставить какую-то связь с ним.
Вскоре мы с мужем и Аленкой на 15 лет уехали из страны за границу. Жили в Финляндии, Швеции, потом в Германии. Так что общение с Юрой прервалось. Я о нем практически ничего не знала. Уехали мы, когда Алена была в пятом классе.
Пока она была маленькая, родной отец с ней не общался. Звонил по телефону и спрашивал у меня: «Как Алена?» И все! Я никоим образом не строила препятствий для их свиданий, но и заставлять его делать это насильно не хотела. Возможно, у него были какие-то причины, бог ему судья. Но встречи отца с дочерью до нашего отъезда можно сосчитать по пальцам.
Один раз, когда у шестилетней Алены случились непонятные носовые кровотечения и ее положили в реанимацию, я позвонила Юре, испугавшись за ее жизнь.
— Юр, Алена в больнице, ей делают переливание крови…
— Я еще два дня катаюсь на лыжах. Вернусь и приду.
Он был, наверное, в Рузе, в актерском Доме творчества. Действительно, приехал в больницу через два дня. В палату его не пустили. Я взяла Аленку на руки и показала ему дочь через стеклянную дверь.
Дочка знала, кто ее настоящий отец, я не скрывала от нее правду. Алена не была обижена на него и не имела комплексов сироты. У нее был чудесный папа Коля. Она его называла Малышонок, хотя он был чемпионом университета по штанге.
Алена фактически познакомилась с отцом, когда мы вернулись из-за границы. Они стали общаться. Я, естественно, не возражала. Кто там из них был инициатором встреч, не спрашивала. Думаю, их сблизило появление на свет внучки Маши. Они стали чаще созваниваться, Юра с интересом расспрашивал о малышке.
Да и потом, Алена пошла по стопам отца и стала известной актрисой. Маша — наследница двух знаменитых актерских фамилий Яковлевых-Козаковых, тоже актриса. С успехом снимается в кино, недавно сыграла главную роль в сериале «Дурная кровь». Юра искренне радовался успехам своих девочек, а также сыновей.
Помню, однажды мне позвонила Ольга Михайловна, бывшая свекровь (она жила с Юрой и его женой на Калининском проспекте), вся в слезах: «Буду отдавать тебе всю свою пенсию, только забери меня отсюда!» Она не нашла общего языка с новой невесткой. Мы же жили в двухкомнатной квартире: я с мужем и маленькая Аленка с мамой.
— Мамуль, ну куда я вас заберу? Мне просто некуда! Я бы с удовольствием, и пенсии никакой не надо, но…
К сожалению, я не смогла ей помочь, хотя и очень любила…
Мы с Юрой продолжали общаться, как и прежде. Он сам возник в моей жизни и приезжал ко мне втайне от жены. Раз в месяц точно у меня бывал. Мой муж с пониманием относился к визитам Яковлева. Знал нашу историю и, как мудрый человек, осознавал: мы ведь с Юрой не в ненависти расстались, а в любви.
Мы действительно очень радостно всегда встречались. Однажды Юра пригласил нас с Колей к себе в гости. Но это оказалось для меня очень тяжелым испытанием: Юрина жена невзлюбила меня с первого взгляда.
Ее нелюбовь ко мне обострилась после одной малосимпатичной истории. Это случилось после смерти моего мужа. У нас с Юрой стали происходить какие-то встречи. Юра возил меня в гости к друзьям, где он готовил рябчиков в сметане. Он намекал на то, что, может, мы снова будем вместе… Но я понимала: это совершенно невозможно…
Однажды приехал ко мне, как обычно, после спектакля с бутылкой коньяка и розочкой. А через какое-то время ему стало плохо до такой степени, что пришлось вызвать скорую. Я положила Юру на кровать. А что мне оставалось делать? И позвонила Ирине, прекрасно понимая, что иначе будет серьезный конфликт.
— Приезжай и забери Юру, ему плохо.
— А что он у тебя делает?
— Приехал к ребенку…
— Разве к ребенку ездят ночью? Она бросила трубку. И тут же
примчалась. Врач скорой помощи совершенно не занималась больным. Она была озабочена скорее другим вопросом: кто же из нас приходится женой артисту Яковлеву и кто кому сейчас будет бить морду?
Юра лежал на кровати и стонал, Ира безуспешно пыталась приподнять мужа. Я слышала, как она несколько раз прошипела ему на ухо: «Я тебя презираю!» Наконец Яковлев покорно собрался, и Ирина увезла его домой.
Но это ничего не изменило. Юра продолжал звонить и приходить ко мне. За три недели до смерти он вдруг попросил: «Можно к тебе прийти?» — «Можно, конечно». — «Знаешь, я очень хочу пирога». — «Ладно, испечем мы тебе пирог, только позвони накануне». Странно, я ведь никогда не пекла пироги, этим когда-то занималась мама. Но после того звонка он загремел в больницу, потеряв сознание на улице. И умер…
Я знала Юру в самый прекрасный период его жизни, когда он был еще не испорчен славой, вниманием женщин. Чистый, светлый, добрый. Роскошный восторженный щенок!
И я прекрасно знаю: от меня, если бы его тогда не прогнала, он никуда бы не ушел.
Мы никогда не возвращались к прошлому. Единственный раз, много лет спустя, я спросила о его уходе, он ответил: «Но ведь это было недоразумение!» Я его остановила: «Не говори так. У вас с Катей родился прекрасный сын. Какое же это недоразумение?» Юра пытался оправдаться: «Понимаешь, на гастролях все артисты начинают себя чувствовать свободными. Так получилось…»
На последний собственный юбилей Юра подарил мне свой фотоальбом. В день своего рождения — именно тогда много-много лет назад мы объявили друзьям о будущей свадьбе. И написал следующие слова: «Моей любимой первой женщине, жене и самому родному человечку.
